Землемер Глеб Гаврилович Смирнов приехал на станцию
«Гнилушки». До усадьбы, куда он был вызван для межевания, оставалось еще
проехать на лошадях верст тридцать — сорок. (Ежели возница не пьян и лошади не
клячи, то и тридцати верст не будет, а коли возница с мухой да кони наморены,
то целых пятьдесят наберется.)
— Скажите, пожалуйста, где я могу найти здесь почтовых
лошадей? — обратился землемер к станционному жандарму.
— Которых? Почтовых? Тут за сто верст путевой собаки не
сыщешь, а не то что почтовых... Да вам куда ехать?
— В Девкино, имение генерала Хохотова.
— Что ж? — зевнул жандарм. — Ступайте за станцию, там на
дворе иногда бывают мужики, возят пассажиров.
Землемер вздохнул и поплелся за станцию. Там, после долгих
поисков, разговоров и колебаний, он нашел здоровеннейшего мужика, угрюмого,
рябого, одетого в рваную сермягу и лапти.
— Чёрт знает, какая у тебя телега! — поморщился землемер,
влезая в телегу. — Не разберешь, где у нее зад, где перед...
— Что ж тут разбирать-то? Где лошадиный хвост, там перед, а
где сидит ваша милость, там зад...
Лошаденка была молодая, но тощая, с растопыренными ногами и
покусанными ушами. Когда возница приподнялся и стегнул ее веревочным кнутом,
она только замотала головой, когда же он выбранился и стегнул ее еще раз, то
телега взвизгнула и задрожала, как в лихорадке. После третьего удара телега
покачнулась, после же четвертого она тронулась с места.
— Этак мы всю дорогу поедем? — спросил землемер, чувствуя
сильную тряску и удивляясь способности русских возниц соединять тихую,
черепашью езду с душу выворачивающей тряской.
— До-о-едем! — успокоил возница. — Кобылка молодая,
шустрая... Дай ей только разбежаться, так потом и не остановишь... Но-о-о,
прокля...тая!
Когда телега выехала со станции, были сумерки. Направо от
землемера тянулась темная, замерзшая равнина, без конца и краю... Поедешь по
ней, так наверно заедешь к чёрту на кулички. На горизонте, где она исчезала и
сливалась с небом, лениво догорала холодная осенняя заря... Налево от дороги в
темнеющем воздухе высились какие-то бугры, не то прошлогодние стоги, не то
деревня. Что было впереди, землемер не видел, ибо с этой стороны всё поле
зрения застилала широкая, неуклюжая спина возницы. Было тихо, но холодно,
морозно.
«Какая, однако, здесь глушь! — думал землемер, стараясь
прикрыть свои уши воротником от шинели. — Ни кола ни двора. Не ровен час —
нападут и ограбят, так никто и не узнает, хоть из пушек пали... Да и возница
ненадежный... Ишь, какая спинища! Этакое дитя природы пальцем тронет, так душа
вон! И морда у него зверская, подозрительная».
— Эй, милый, — спросил землемер, — как тебя зовут?
— Меня-то? Клим.
— Что, Клим, как у вас здесь? Не опасно? Не шалят?
— Ничего, бог миловал... Кому ж шалить?
— Это хорошо, что не шалят... Но на всякий случай все-таки я
взял с собой три револьвера, — соврал землемер. — А с револьвером, знаешь,
шутки плохи. С десятью разбойниками можно справиться...
«Куда же это он меня повез? — подумал землемер. — Ехал всё
прямо и вдруг налево. Чего доброго, завезет, подлец, в какую-нибудь трущобу
и... и... Бывают ведь случаи!»
— Послушай, — обратился он к вознице. — Так ты говоришь, что
здесь не опасно? Это жаль... Я люблю с разбойниками драться... На вид-то я
худой, болезненный, а силы у меня, словно у быка... Однажды напало на меня три
разбойника... Так что ж ты думаешь? Одного я так трахнул, что... что,
понимаешь, богу душу отдал, а два другие из-за меня в Сибирь пошли на каторгу.
И откуда у меня сила берется, не знаю... Возьмешь одной рукой какого-нибудь
здоровилу, вроде тебя, и... и сковырнешь.
Клим оглянулся на землемера, заморгал всем лицом и стегнул
по лошаденке.
— Да, брат... — продолжал землемер. — Не дай бог со мной
связаться. Мало того, что разбойник без рук, без ног останется, но еще и перед
судом ответит... Мне все судьи и исправники знакомы. Человек я казенный,
нужный... Я вот еду, а начальству известно... так и глядят, чтоб мне кто-нибудь
худа не сделал. Везде по дороге за кустиками урядники да сотские понатыканы...
По... по... постой! — заорал вдруг землемер. — Куда же это ты въехал? Куда ты
меня везешь?
— Да нешто не видите? Лес!
«Действительно, лес... — подумал землемер. — А я-то
испугался! Однако, не нужно выдавать своего волнения... Он уже заметил, что я
трушу. Отчего это он стал так часто на меня оглядываться? Наверное, замышляет
что-нибудь... Раньше ехал еле-еле, нога за ногу, а теперь ишь как мчится!»
— Послушай, Клим, зачем ты так гонишь лошадь?
— Я ее не гоню. Сама разбежалась... Уж как разбежится, так
никаким средствием ее не остановишь... И сама она не рада, что у ней ноги
такие.
— Врешь, брат! Вижу, что врешь! Только я тебе не советую так
быстро ехать. Попридержи-ка лошадь... Слышишь? Попридержи!
— Зачем?
— А затем... затем, что за мной со станции должны выехать
четыре товарища. Надо, чтоб они нас догнали... Они обещали догнать меня в этом
лесу... С ними веселей будет ехать... Народ здоровый, коренастый... у каждого
по пистолету... Что это ты всё оглядываешься и движешься, как на иголках? а? Я,
брат, тово... брат... На меня нечего оглядываться... интересного во мне ничего
нет... Разве вот револьверы только... Изволь, если хочешь, я их выну, покажу...
Изволь...
Землемер сделал вид, что роется в карманах, и в это время
случилось то, чего он не мог ожидать при всей своей трусости. Клим вдруг
вывалился из телеги и на четвереньках побежал к чаще.
— Караул! — заголосил он. — Караул! Бери, окаянный, и лошадь
и телегу, только не губи ты моей души! Караул!
Послышались скорые, удаляющиеся шаги, треск хвороста — и всё
смолкло... Землемер, не ожидавший такого реприманда, первым делом остановил
лошадь, потом уселся поудобней на телеге и стал думать.
«Убежал... испугался, дурак... Ну, как теперь быть? Самому
продолжать путь нельзя, потому что дороги не знаю, да и могут подумать, что я у
него лошадь украл... Как быть?» — Клим! Клим!
— Клим!.. — ответило эхо.
От мысли, что ему всю ночь придется просидеть в темном лесу
на холоде и слышать только волков, эхо да фырканье тощей кобылки, землемера
стало коробить вдоль спины, словно холодным терпугом.
— Климушка! — закричал он. — Голубчик! Где ты, Климушка?
Часа два кричал землемер, и только после того, как он охрип
и помирился с мыслью о ночевке в лесу, слабый ветерок донес до него чей-то
стон.
— Клим! Это ты, голубчик? Поедем!
— У... убьешь!
— Да я пошутил, голубчик! Накажи меня господь, пошутил!
Какие у меня револьверы! Это я от страха врал! Сделай милость, поедем! Мерзну!
Клим, сообразив, вероятно, что настоящий разбойник давно бы
уж исчез с лошадью и телегой, вышел из лесу и нерешительно подошел к своему
пассажиру.
— Ну, чего, дура, испугался? Я... я пошутил, а ты
испугался... Садись!
— Бог с тобой, барин, — проворчал Клим, влезая в телегу. —
Если б знал, и за сто целковых не повез бы. Чуть я не помер от страха...
Клим стегнул по лошаденке. Телега задрожала. Клим стегнул
еще раз, и телега покачнулась. После четвертого удара, когда телега тронулась с
места, землемер закрыл уши воротником и задумался. Дорога и Клим ему уже не
казались опасными.